"Аллергия”

Евгений Дмитриев

Встретив своего земляка из села Новоречье Ивана Кочетова, приехавшего в город по делам службы, Григорий Гребенкин после обычного приветствия спросил:

— Все там же работаешь?

— Да, в комбинате бытового обслуживания, старшим мастером.

— А как там Степан?

— Какой Степан?

— Ну директор ваш, Старков. Ты уже забыл, что вы десять лет вместе учились. То есть, все мы трое — я, ты, он.

— А-а-а, нет не забыл. Ничего, работает. Ты же знаешь, комбинат наш не на плохом счету в управлении.

— Знаю, но я конкретно о нем спрашиваю, — допытывался Гребенкин. — Как-никак школьные друзья. Получается у Степана?

— Конкретно?.. — задумался Кочетов. — Как бы тебе сказать? Работает он много, старается. Но, понимаешь, иногда он, как говорят транспортники, сходит с линии...

— Что это ты загадками говоришь...

— Ну вот, работает Степан нормально. Человек как человек, руководитель как руководитель. Советуется, решает вопросы и так далее. Потом вдруг... неожиданно делает крутой поворот и переходит на строжайшее соблюдение субординации, у него меняются приобретенные годами привычки, походка, голос. С этого дня секретарша Степана, миловидная двадцатилетняя девушка, становится Мариэттой Оганесовной, хотя до этого она была просто Машенькой. Меня называет не иначе, как только «товарищ Кочетов». Дело доходит до смешного. С женой Настей — ты ее знаешь, вместе учились — тоже переходит на официальную ноту. Да нет, на полном серьезе. Она меня встретила и спрашивает:

«Что случилось со Степаном?» — «А в чем дело?» — интересуюсь я. «Вот уже третий день, как Степан величает меня Анастасией Васильевной, вроде бы я ему теперь как Пульхерия Ивановна из «Старосветских помещиков». Вначале я думала, что он шутит, а, оказывается, нет. Ваня, может быть, у него другая женщина?.. Или он случайно... не того?» — чуть не плачет Настя.

Вызывает он меня во время такого приступа и, еле шевеля губами, говорит: «Товарищ Кочетов, надо улучшить качество телевизоров». Я вначале не понял: «Качество ремонта, что ли?» — «Я вам русским языком сказал, — встает он из-за стола, еще больше нахмурив брови, — качество телевизоров». — «Да как, да это же дело заводов, конструкторских бюро, — объясняю я. — Мы ремонтируем, а не производим телевизоры». — «Товарищ Кочетов, наши отношения должны строиться на деловой, строго принципиальной основе. Мы уже давно не школьники. Я не потерплю фамильярности, запомните». Вот так. И протекает этот процесс около месяца, если никто не помешает.

А потом опять секретаршу называет Машенькой, жену — Настей, с каждым из нас советуется, совещания проводит на демократической основе. А однажды, когда он находился в здоровом, нормальном состоянии, подходит ко мне и с обидой в голосе говорит: «Что же ты, Ваня, зазнался? И к чему твое обращение ко мне — «товарищ Старков?» Мы же друзья детства. Не заходишь к нам. Настя обижается. Неужели разность служебного положения должна влиять на наши отношения? Не обижай меня». Такой поворот.

— Чем же объяснить все это? — вздохнул Гребенкин.

— Долго мы ломали голову и пришли к выводу: у Степана ярко выраженная аллергия на похвалу, она выбивает его из колеи. Ведь стоит верхам даже не покритиковать Степана, а просто не отметить или не заметить его, как он сразу выздоравливает и переходит на нормальный ритм работы...

— А ты случайно не шутишь? — задумчиво спросил Гребенкин.

— Какие могут быть шутки, если беда у человека...

— А сейчас он как?

— Здоров, в нормальном ритме.

Прошло полгода. В областной газете была опубликована статья, которая с похвалой отзывалась о новореченском комбинате. Не обойден был и директор Старков.

После появления этой заметки Гребенкин звонит из города Кочеткову:

— Как ведет себя Степан?

— По системе строгой субординации.

— Ясно.

Чуть позднее, в тот же день, в кабинете Старкова раздался звонок междугороднего телефона:

— Читал, читал. Здорово о тебе, — приветствовал Гребенкин.

— Так у меня, Григорий, своя система управления комбинатом, — торопился поделиться успехами Старков. — Особая...

— Да, но я тут слышал, будто начальство не совсем согласно и не очень довольно, — перебил возбужденного Старкова Гребенкин. — Как бы... Это ведь такое дело... раз, два, и фортуна в другую сторону. Я точно не знаю, я только слышал краем уха, но...

Через день Гребенкин звонит Кочетову:

— Как там Степан? Свирепствует?

— Здоров, в нормальном ритме. Секретаршу зовет Машенькой, жену — Настей. Советуется. Быстро на этот раз прошла у него аллергия.